Российская Коммунистическая Партия (большевиков)
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Известия Гомельского губернского комитета Российской коммунистической партии
Двухнедельный журнал
№73
31-ое июля
Кооперативное издательство «Гомельский рабочий»
1924
Гублит №1168, Гомель
4281-1050
Тип. «Полеспечать»
Зарождение организации С. С. (сионистов-социалистов) в Гомеле (1901-1903 г.)
Страничка из шатаний и блужданий еврейских рабочих
Осенью 1900 года возникла в Гомеле организации рабочих-сионистов. То был период широкого проникновения в еврейские рабочие массы национальных лозунгов и одновременно с этим — период роста массового рабочего движения в черте оседлости. Еврейское рабочее движение вышло из узких рамок пропагандистских кружков, вошло в массы и естественно и неизбежно столкнулось с основным вопросом, с вопросом национальным. Столкнулось и споткнулось. С одной стороны, полоса Бунда после 4-го съезда, лозунг федерации и национальной автономии, с другой стороны, недовольное этим куцым «культурным» национализмом «Бунда» другое крыло еврейских рабочих, выдвигавшие лозунги «экономического» национализма, лозунги колонизации и территориализма рабочие сионисты.
Первыми пунктами с.-совского пионерства были Двинск, Вильно, Минск и затем Гомель. Непосредственной, органической связи эти пионерские группы с сионизмом не имели. Характерно, что в первом уставе этих организаций к пункту первому, к знаменитому пункту сионистской программы (базельской): «Сионизм стремится создать еврейское убежище в Палестине», была присоединена поправка: «по мере возможности в Палестине». Это было задолго до раскола, задолго до того момента, когда рабочие сионисты (с.-с.) порвали с сионизмом и палестинской идеологией.
В Гомеле в то время была небольшая группа рабочих, распропагандированная бундом, но недовольная национальным «минимализмом» его. Они находились под сильным влиянием сионистской идеологии и стремились примирить эти два начала, пролетарское и национальное. Была в Гомеле и группа еврейской молодой интеллигенции, в сердце коей бились две души. В Гомеле в то время находилась группа видных участников ново-еврейской литературы, как известный писатель Бренер, трагически погибший недавно при первомайском погроме, устроенном в Яффе арабскими хулиганами; Цейтлин теперь видный вожак черносотенного еврейства Варшавы и жёлтой прессы, Гнесин, Аронсон и другие. Они метались между обоими лагерями, питали и создавали такое промежуточное настроение. Бренер, например, написав статью для первого органа еврейских рабочих Гомеля бундовского «Кампфа» (борьба), отправился в Быховскую синагогу и экзальтационно восторженно делал доклад об Иеремии, пророке бедного люда.
Таковы настроения, которыми жили и питались молодая еврейская интеллигенция Гомеля и первые авангардные группы еврейских рабочих.
Вспоминаю живо и ярко, как в один октябрьский день 1900 года меня на улице остановил товарищ Г., как и я, принадлежавший к юнцам, вращавшимся в этом интеллигентном кругу, ведшем культурно-пропагандистскую работу среди рабочих и толкавшимся между двумя мирами, и представил меня незнакомому, молодому человеку, назвавшемуся Ф-м. Тот тут же на улице сообщил мне, что приехал из Минска для создания в Гомеле организации рабочих сионистов, рассказал об успехах в Минске и предложил мне взяться за организацию дела. Итак нашёлся выход, задача решена, есть синтез — не только идейный, но и организационный — этих проклятых двух начал. Была создана инициативная группа, ставшая потом основным ядром действовавшего в течение годов первой революции комитета с.-с. Это были, кроме меня, Махнович (маляр), хорошо известный еврейским рабочим Гомеля (недавно умер), Гопенштейн, служащей (теперь на советской службе) и Уфрихтяг (печатник), возглавлявший гомельский меньшевизм вплоть до периода укрепления советской власти в Гомеле.
Кроме указанных мною общих настроений и привезённого минским «атташе» устава — ничего программного у этой инициативной группы не было. Но здесь выручил Бернштейн. Его «Исторический материализм» помог беде. То был период выхода в свет книги Берштейна и шума, поднятого вокруг него. Бернштейи как раз соответствовал настроениям и чаяниям тех групп, кои я в общем охарактеризовал выше. Из Бернштейна выводилось великое значение, имеющееся за национальным началом, и что было ещё более важно заключалось, что мелкая буржуазия не гибнет, не стирается так быстро между жерновами классовой борьбы труда и капитала, как указано в Эрфуртской программе, а приспособляется к ходу капиталистического развития. А вопросы кустаря, вопросы мелкоты были одним из основных моментов, полонивших еврейских рабочих в лагере национализма. Вопросы будущего еврейского ремесленника не могли быть безразличными для еврейского пролетария таких не промышленных пунктов, как Гомель или Минск: Бернштейн, наконец, дал и критику марксистской ортодоксии, Бернштейн показал, что нет единого монопольного истолкования марксизма, а для первой группы рабочих сионистов, которым приходилось воевать с монополией Бунда, с «единственным представителем» — Бундом, это было как нельзя более кстати. Одни из основных лозунгов Бунда, вокруг коего шёл спор между Бундом и РСДРП и был следующий лозунг: Бунд является единственным представителем еврейских рабочих. Лозунг этот внутри еврейского пролетариата получал следующее истолкование: Бунд является единственным представителем социал-демократии. И вот таким образом из своеобразного сочетания еврейской экономики (перевода еврейских трудящихся и мелкоты в машинное производство и в сельское хозяйство) — создалась первая исписанная программа групп рабочих сионистов, зародышей будущего С. С.
Ареной действий была выбрана Быховская синагога — это верхний этаж — мезонин над теперешним зданием горсовета. То была синагога семьи Быховских — либеральных буржуа, сионистски настроенных, очень далеких от религиозности и предоставлявших синагогальное помещение в распоряжение группы. Синагога состояла из большой аудитории и небольшой комнаты. В этой небольшой комнате устроился штаб и канцелярия новой организации. В будни происходила организационная работа, а в пятницу вечером еженедельно устраивалось агитационное открытое собрание. В субботу днём литературные читки и собрания организация. Из всех видов работы особенно популярными стали открытые собрания-доклады по пятницам. Эти доклады превратились в схватки между рабочими-сионистами и Бундом. Бундовцы пытались сперва бойкотировать, игнорировать, не замечать, ограничиваться руганью, но влияние этой группы стало всё более и более расти. Находилось очень много пролетариев евреев, прислушивавшихся к этим докладам, к их новому слову, да и сам Бунд своей национальной работой содействовал этому. И понемногу эти вечера превратились в многолюдные дискуссии между двумя крылами еврейского рабочего движения. Вся зима 1900—1901 г. прошла в этих схватках. С одной стороны, они отложили, выявили и организовали основное довольно солидное ядро рабочих сионистов, а с другой стороны, они заставили бундовцев примириться с фактом, признать «де факто» ещё одного представителя.
Гомельская жандармерия сперва благосклонно относилась к новому делу. Во первых вообще хорошо, что рабочие меж собою дерутся. К тому же то был период ликвидации Зубатовщины. Жандармерия, разочаровавшаяся в работе, сагитированных Зубатовым и Минским жандармским генералом Васильевым, Мани Вильбушевнч и других, рассчитывала, что эта группа будет продолжать дело зубатовцев с той выгодой, что ей царской охраной векселя не дано, оно требовать не будет. Ведь один из основных моментов «политической программы» первых групп рабочих-сионистов был: политика в России — это частное дело… Болячки и беда еврейского пролетариата — его своеобразное экономическое положение вне производства, ненормальная экономика. Существование самодержавия или его свержение в этом положении ничего не изменят. Участие в свержении самодержавия не непосредственно связано с делом рабочих сионистов. Это — «частное дело». Вполне понятно, что такой лозунг очень импонировал гомельской жандармерии. Да к тому же рабочие более доверчиво относятся к этой агитации, да и Бунд не сможет упрекать здесь в зубатовщине и служении охранке. Помощь бескорыстная и надёжная.
Но эта идиллия стала быстро изживаться. К власти пришёл Плеве и объявил войну не только социализму, но и национализму, всевозможным национализмам, еврейскому в том числе. Плеве проделал также своеобразный «синтез» этих двух начал пролетарского и национального, и пришёл к заключению, что они оба подрывают самодержавие. Начался поход на еврейскую культуру, школу и даже хедер.
Переменила фронт и гомельская жандармерия. Зимой (январь) 1902 года быховская синагога была оцеплена солдатами. В синагоге происходил тогда вечер. Маленькую комнату штаба рабочих занял другой штаб — жандармский ротмистр Колоколов и его почтенный собрат по сыску Чудович. В переполненную рабочими аудиторию ввели роту солдат. Нелегальщины в помещении и у собравшихся было более чем достаточно — необходимо было от неё освободиться. Так как задержанных по одиночке пропускала через штаб и эта процедура была очень длительная, удалось разгрузиться от нелегальщины. Рвали на клочки, булавками пристегивали к шинелям солдат или клали им в карманы, пока солдаты не заметили и стали бдительно охранять свои карманы. Тогда пустились на следующую хитрость. Под предлогом страшной духоты (а таковая действительно была) выломали все стекла в окнах и туда сплавляли клочки нелегальщины. Двор после налёта получил своеобразный вид — весь был усеян уничтоженным материалом. Жандармерии в руки ничего не попало.
После этого налёта идиллия быховской синагоги была ликвидирована, началась подпольная полоса. Вся организация была разбита на кружки в 8-10 чел. В кружках шло изучение еврейской экономики (в то время вышли солидные статистические сборники но еврейской экономике), изучение социализма и дарвинизма. Были и кружки по ликвидации неграмотности. Так как жандармерия знала буквально всех, приходилось принимать все меры предосторожности, охранять каждое групповое заседание.
Наряду с пропагандистской работой видное, если не самое видное, место в работе организации занимала экономическая работа — стачки с их естественным спутником в то время — экономическим террором. Экономический террор, главным образом, применялся к хозяевам торговых предприятий. Ремесленники-хозяева раньше или позже сдавались, да и вообще обострение классовых отношений меж ними и их подмастерьями не доходило до террора. Лавочники это были обычно представители среднего класса, меж ними и их приказчиками лежала глубокая пропасть. Среди них была группа особенно злостно относившаяся к своим приказчикам, систематически применявшая штрейкбрехерство. Их то и выбирали предметом воздействия экономического террора. Помню особенно ясно один случай, когда хозяина крупного бакалейного дела за неудовлетворение стачечников и применение штрейкбрехеров «угостили» при выходе из большой синагоги (теперь дом советов) в день нового года. Шум, переполох, взбудоражился дореволюционный старый город. Жандармерия, полиция на ноги, обыски, аресты…
Схватки между рабочими-сионистами и Бундом перешли на улицу, на биржу. Один тротуар был бундовский, другой рабочих-сионистов. По вечерам и в праздничные дни биржа заполнялась, пропагандистские авангарды бросались в схватку-дискуссию, групповую и одиночную, рядовики агитировались, обрабатывались, а комитетчики, за исключением тех, кто по соображениям конспирации держался в тени, — наблюдали за боем, на ходу подкрепляли борцов, давая им нужные справки, ответы и разъяснения. Литературы до ничтожного мало было у бундовцев, и ещё меньше у рабочих-сионистов.
У группы гомельских рабочих, разделявших заблуждении рабочих-сионистов, стал замечаться надрыв. Что-то неладно, нет связи между пропагандируемой теорией социализма, между практикой Плеве и его прислужников, с одной стороны, и между программой и тактикой рабочих сионистов. Начался кризис, «оппозиция», оппозиция с неопределенной программой, инстинктивно чувствовавшая, что должна наступить перемена.
Плеве облегчил муки родов нового. Наступил знаменитый Кишинёвский погром (апрель 1903 г.), в своё время сыгравший огромную роль в деле революционизорования еврейских рабочих масс. Слово было найдено. Когда оно было официально включено в программу рабочих-сионистов, оно встретило вполне подготовленную почву. Отпал насквозь мещанские антиреволюционные элементы; рабочая масса и небольшая группа интеллигенток, связавшая свою судьбу с рабочими, пошла по революционному пути. Группа, в которой сионистская идеология преобладала над рабочим нутром — такая группа была, в неё входили и интеллигенты, и служащие, о националистически пропитанные рабочие — после Кишинёвского погрома поддалась националистической реакции, выбросила за борт те небольшие крохи социализма, что у неё имелись, эмигрировала в Палестину или вообще отошла от движения. Вся же масса рабочих-сионистов пошла по новому революционному пути, по пути борьбы с самодержавием, изжило одну националистическую иллюзию. Через несколько месяцев последовал разрыв с сионизмом. И этот фланг еврейского пролетариата очистился от всех национально мелкобуржуазных уз и пут, связывавших его с «еврейством» непролетарски революционной активностью и страстностью ринулся в бой с самодержавием, в бой 1903—1905 годов. Так закончилась одна глава в истории блужданий и шатаний еврейских пролетариев.
А. Брахман
Вр. редактор: И. Поляков. Издатель: Гомельский Губком РКП.