Российская Коммунистическая Партия (большевиков)
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Известия Гомельского губернского комитета Российской коммунистической партии
Двухнедельный журнал
№67
30-ое апреля
Кооперативное издательство «Гомельский рабочий»
1924
Гублит №77, Гомель
3143-1050
Тип. «Полеспечать»
ИСТПАРТ
К истории Полесского комитета Р. С. Д. Р. П. *)
(Из воспоминаний)
В 1903 году, после погрома, в Гомель приехал тов. Лева Владимиров. «Бунд» и Искровская группа работали в это время здесь ещё вместе. Но вот приехали из ЦК «Бунда» товарищи, прочли доклад о расколе и конфликте на II-ом съезде партии, после чего началась усиленная работа «Бунда» под лозунгом национально-культурной автономии.
Тов. Лева Владимиров приехал, как говорили, с письмом от Ленина. Он начал работу в «Искровской» группе, выступал очень красиво, остроумно и пользовался большим успехом. В состав Полесского комитета входили тогда Лева Владимиров, Лев Драгунский; близкое участие в работе принимали фельдшерица глазной лечебницы Тема Исаковна (фамилии не помню), глазной врач Ирина Георгиевна Карасева (ныне проживает в Москве), несколько рабочих, отколовшихся от «Бунда», Меер Брон, Лейба Драбкин, Янкель—столяр и ещё человек 15, фамилий которых не помню. Они выступили из «Бунда» не по принципиальным соображениям, а потому, что хотели и считали нужным вести работу среди русских рабочих.
Массовый отход от «Бунда» наблюдался также со стороны еврейских девушек-интеллигенток.
Сейчас же была установлена связь с Новозыбковым и Клинцами. В Новозыбкове работали в это время Нехамкин Я. Б., М. Фрумкин (ныне в Москве, член РКП), Куница, Александрова и другие. По другую сторону с Могилёвом связались через Матвея Кливанского (теперь учитель, беспартийный).
Разгар работы комитета и рабочего движения вообще начался после погрома. До того, впрочем, были частые забастовки Гомельских наборщиков и переплётчиков под лозунгом сокращения рабочего времени и прибавки жалованья: были также забастовки на Клинцовских фабриках, но подробных сведений о них не имею.
Прибытие известной либеральной адвокатуры для расследования причин погрома сильно оживило Гомельскую жизнь. Были устроены банкеты, на которых делал доклады на тему о политическом моменте приехавший из Петербурга Александр Арнольдович ЭКК (его настоящая фамилия). Оппонентом выступал известный Ратнер, помнится, доказывавший, что нельзя делить шкуру не убитого медведя. Спустя некоторое время банкет был организован в Новозыбкове (он описан в рассказе Тана под названием «Банкет в Новозыбкове»). Весенние веяния уже чувствовались в воздухе.
Осенью 1904 года началась моя активная работа в организации.
В мастерскую Либмана, где я работал в качестве переплётчика, явились однажды тт. Л. Владимиров и Г. Серман, предложившие мне от имени Соломона Бунига передать им шрифт и оружие, которые у меня собрались: шрифт из различных типографий и оружие, оказывавшиеся у меня в результате моей близости с разными революционерами в различные периоды. Когда они получили шрифт, мне заявили:
— «Всё это хорошо, но к этому нужен человек, так как необходимо организовать типографию».
Мне сделали предложение оставить работу в мастерской и взять на себя организацию типографии. Ответив, что если я нужен, то пойду, я направился в распоряжение организации.
Прежде всего необходимо было найти квартиру. Её мы сняли на Миллионной улице. Однако хозяева скоро догадались, в чём дело, и попросили освободить комнату. Пришлось переехать па Почтовую улицу; там были склад, моя квартира, происходили собрания кружков, а сама типография помещалась по Госпитальной улице.
В это время жандармами было инсценировано следующее: однажды ночью были произведены обыски у меня, М. Гезенцвея, Драгунского и у многих других, при чём всем нам были подброшены нагайки и кинжалы, в доказательство того, что евреи-революционеры сами организуют погромы (это было во время процесса). Но это им не удалось. Вследствие очевидности выдумки и подделки оружия мы через две недели были выпущены.
К этому времени относится также арест типографии Бунда, в связи с чем мы решили во что бы то ни стало перевести нашу типографию из Гомеля, так как шла усиленная слежка, и заодно обзавестись новым станком с валом, который выделывался на заводе Дубинского (позже мы снабдили такими станками Полтаву и Каменское, Екат. губ.)
Типография переехала в Новозыбков в конце 1904 г. Я поехал в Киев за шрифтом, где скупил его в количестве нескольких пудов у рабочих на Подоле. Рабочие должны были подвезти его на лодке к пароходу, но груз был очень тяжёл. Я попросил матросов отправить его багажом, а сам, под предлогом нездоровья, ушёл на берег.
Груз был благополучно доставлен к месту назначения. Квартиру для типографии в Новозыбкове сняли, под видом квартиры для супругов: я и Аирова (по рекомендации её брата, нашего товарища). Работать приходил наборщик, русский товарищ, фамилии не помню. За бумагой приходилось самому либо ходить в лавку, либо, когда в лавке достать нельзя было, ездить в Гомель, при чём лавочник, конечно, великолепно понимал, в чём дело.
Печатались листовки для Гомельского депо, для Клинцов, для Полесского Комитета, а после 9-го января для Полесского Комитета была отпечатана в 30.000 экземплярах прокламация «Царь батюшка и народ» и многое другое.
Через некоторое время пришлось переменить квартиру, так как моя «жена» стала предъявлять требования, несовместимые с нашим образом жизни: дай денег, того, другого.
На другой квартире я был уже мужем, ожидающим приезда жены. Приехала искровка Люба Любина, пожила несколько дней и стала ныть, просила отпустить её. Тоже повторилось и с другим товарищем — «женой». И она уехала в моё отсутствие, когда я ездил в Гомель за бумагой.
Работы было очень много: получился большой заказ из ЦК, пришлось взять ещё одного рабочего — Исаака Юровицкого. В течение целой недели квартира была заперта. Это, очевидно, вызвало подозрения хозяина-старовера. В один февральский день 1905 года в 12 часов дня явились па квартиру пристав, хозяева, городовые, понятые; нас спросили, в чём дело, кто здесь проживает, чем занимаются и в этом роде. Я назвал себя настоящей фамилией; они все записали, а потом хотели пройти во вторую комнату, где происходила работа. Дверь была заперта, и я сказал, что там спят. Тогда пристав послал за понятыми с целью вскрыть дверь. В это время дверь в комнату растворилась, и из-за неё раздались выстрелы. Все разбежались, а я вылез в окно и перемахнул затем через забор двора. Какая-то женщина остановила меня, но я сказал, что у меня улетел петух, и побежал затем, что было мочи. Я был без шапки и без пиджака. По дороге какой-то мальчишка подарил мне свою шапку, а встреченный товарищ снял с себя пальто и одел на меня.
Вслед затем я зашёл на явку, но оставался недолго, так как опасался набега полиции. Действительно мои опасения оправдались. Как мне после рассказывали, туда вскоре нагрянула полиция, жестоко избившая хозяйку за то, что та не могла указать, где её жильцы.
По дороге из явочной квартиры я встретился с матерью товарища и, проходя мимо, сказал ей: «приготовьте квартиру». В кармане брюк у меня лежал браунинг, и я твердо решил живым не сдаваться. В сумерки ко мне подошёл студент, пригласивший меня к себе. Он жил у земского начальника, которому сказал, что еврей привёз ему посылку из дому. На завтра меня перевели на конспиративную квартиру у эсэров. Прожив здесь в нетопленной комнате и не имея возможности выйти на улицу 3 дня, я, наконец, уехал в Гомель, а оттуда в Киев в распоряжение Южного Бюро.
Редактор-издатель: Гомельский Губном Р.К.П.
*) Прим. бюро истпарта. Настоящие воспоминания принадлежат бывшему работнику Полесского комитета Р. С. Д. Р. П., ныне — беспартийному, совершенно отошедшему от политической жизни, гр. Гинзбургу и записаны с его слов по поручению истпарта тов. Г. Серман. Бюро истпарта.