Российская Коммунистическая Партия (большевиков)
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Известия Гомельского губернского комитета Р. К. П.
Двухнедельный журнал
№34, ноябрь
Год издания III
Издатель «Гомгазета»
Гомель 1922 г.
Материалы по истории Р. К. П. и революции в Гомельской губернии
Из воспоминаний участника по ликвидации целого ряда восстаний в 1919 г. в Гомельской губ. (быв. Могилёвской).
В начале феврале 1919 года я был командирован Могилёвским комитетом партии на организованные тогда в Могилёве командные курсы, при чём означенные курсы я окончил и был выпущен 15 июня 1919 г. Более половины времени пришлось уделять не занятиям, а подавлению целого ряда восстаний, которые были организованы врагами Советской власти в начале 1919 г. в Могилёвской губернии, только что очищенной от польских и немецких банд, после годичной оккупации, где ещё не было организовано твёрдой Советской власти и не изжиты были эс-эровщина и другие группировки, которые успели пустить глубокие корни к период оккупации. В целом ряде заговорв и восстаний, скоплений бандитов и дезертиров, которые ликвидировались и нашими курсами, особенно значительными были — (Цимерманскоe), Рогачёвское и Гомельское (Стрекопытовщина), на которых я остановлюсь. Месяц март, отмечаемый историей, как месяц революционного движения в Гомельской губернии, являлся месяцем заговоров и восстаний.
В начале марта (точно какого числа я не помню), губвоенкомом было получено известие, что в Рогачёве началось восстание расположенного там 20-го пограничного полка, который убил своего комиссара и ещё некоторых коммунистов полка, и начал громить город. Курсам был отдан приказ готовиться к выступлению для ликвидации восстания, а пока был отправлен батальон Могилёвской Губчека под командой известного, бесстрашного командира тов. Калюжного. Назавтра утром полурота наших курсов, в числе сорока человек, куда входил и я, была выдвинута на поддержку на Губчека для окончательной ликвидации восстания. Когда мы прибыли туда, восстание, уже наполовину было ликвидировано батальоном Губчека и нам пришлось доканчивать эту ликвидацию, т, е. вылавливать отдельных «молодцов», скрывавшихся в пределах гор. Рогачёва. При этом выяснилось, что в полку сформированном из партизанских отрядов, враги Советской власти успели создать контр-революционную организацию под руководством бывших офицеров из командного состава и пользуясь недостаточным материальным обеспечением красноармейцев, сумели увлечь за собою часть бессознательных красноармейцев, которые убили комиссара полка тов. Цимермана, стойкого борца за коммунизм, и ещё некоторых наших товарищей, причем комиссара Цимермана изуродовали до неузнаваемости, а потом начали громить город. Могилёвскому батальону Губчека, по прибытии в Рогачёв, пришлось остановить эшелон, не доезжая до станций, выгрузиться и повести наступление по всем правилам военного искусства. Со стороны повстанцев они были встречены довольно сильным пулемётным огнём. Во время боя батальону Чека пришлось понеси потери в количестве одного убитого и двух раненых; также со стороны повстанцев было несколько убитых. Но после 6-ти часового боя и прибытия курсов повстанцы сдались и были обезоружены. Мятеж был ликвидирован, и целый ряд лиц заговора был арестован.
Не успели мы ещё закончить эту операцию, как в Рогачёв прибыл из Бобруйска второй Полесский полк, который должен был в Рогачёве переформироваться. Первый же эшелон, в котором было около 2-х батальонов, отказался разгружаться и требовал пропуска его дальше. Тогда мы получили задание от Губноенкома обезоружить также и этот полк. Нами курсантами был предпринят дипломатический шаг, а именно: мы предложили части из них пойти с нами в город для устройства митинга по обсуждению их вопроса, оружие же оставить в эшелоне под надзором части и красноармейцев, на что они и согласились. Когда часть из них ушла на митинг, мы курсанты, в числе 40 человек, быстро рассыпались в цепь вдоль эшелона. В течении 20-30 минут весь эшелон был обезоружен нами и всю массу мы направили в город, где и сдали её под усиленным конвоем. Этим Рогачёвская операция была закончена. Полки были расформированы и влиты в другие части, более дисциплинированные.
Стрекопытовщина
Числа 22 марта 1919 г. у нас на курсах, а также в городе, начали циркулировать слухи, что в Гомеле крупное восстание нескольких полков 8-ой стрелковой дивизии, что к ним присоединились, стоящие в Гомеле другие части и артиллерия, что ими свергнута Советская власть, что наши курсы целиком поедут для подавления восстания и что будто бы, некоторые части 8-оЙ стрелковой дивизии (стоящие в Могилёве) уже грузятся для отправления. Настроение было натянутое; всё было в мраке неизвестности. О совершившемся восстании была получена только первая телеграмма Революционного комитета засевшего в гостинице «Савой», который просил немедленной помощи. Была организована губернская тройка в состава губвоенкома Кампана, предгубисполкома Сурты и нашего комиссара курсов, которая руководила операцией по ликвидации восстании. Наши курсы с первой минуты получения известия о начавшемся восстании, категорически требовали немедленного отправления их в Гомель на бой с контрреволюцией, но удовлетворить требование курсантов было невозможно, ввиду того, что сразу не было известно, как лучше использовать курсы; послать ли их немедленно на Гомель, или отправить для прикрытия фронта, который был открыт повстанцами в районе Коростень-Мозырь и, который свободно мог быть занят петлюровцами. Наконец, после переговоров по прямому проводу с членом реввоенсовета 16 армии тов. Пыжовым, для прикрытия фронта был брошей, стоявший в Могилёве Цейлонский кав. эскадрон, который, хотя считался не особенно надёжным, а курсам был отдан приказ готовиться к погрузке и отправлению на Гомель. До получения этого приказа, мне, бывшему всё время в кабинете комиссара курсов, приходилось наблюдать, как каждую минуту в кабинет комиссара являлись курсанты, которые с волнением в голосе требовали и просили немедленного отправления. В городе циркулировали всевозможные слухи: обыватели, контрреволюция, которые были задавлены а запуганы пятимесячным существованием в Могилёве Советской власти, подняли свои головы, начали шептаться и предсказывать окончательную гибель Советской власти. Уже появились упорные слухи, что повстанцы вошли в соглашение с наступающим противником — петлюровцами, поляками, и что к Гомельским повстанцам, присоединились все части, которые расположены в районе Гомеля и Брянска. Тем временем был отправлен Могилёвский батальон Губчека в Гомель, а мы не были уверены в надёжности других частей 8-й дивизии, стоявших в Могилёве, ибо в некоторых полках, как то в 71-м полку этой же дивизии, началось также брожение. Мы опасались, чтобы Гомельская история не повторилась также и в Могилеве. Наконец, курсам был отдан приказ вечером 23 марта немедленно приготовиться к выступлению, и, хотя погрузка должна была быть начата только с рассветом, ввиду отсутствия состава, всё-таки никто из вас не смыкал глаз; получали вооружение, снаряжение, осматривали оружие, и на лице у каждого курсанта можно было видеть угрюмость и серьёзность, ибо каждый из нас чувствовал важность переживаемых событий. В это время был получен приказ командованию курсов, чтобы 30 человек курсантов осталось в Могилёве для охраны курсов. Тут-то началась беготня курсантов в кабинет комиссара курсов с просьбой каждого в отдельности, не быть зачисленным я список оставленных: каждому хотелось помериться силами с врагом. Утром, на рассвете, когда мирные обыватели города ещё спали и во сне видели падение Советской власти, курсанты бодро, но с серьёзным выражением лица, выступали на вокзал и начали погрузку. Не успели ещё закончить погрузку, как по эшелону разнёсся слух: получена телеграмма, что «Савой» взят повстанцами и все находившиеся там коммунисты арестованы, а участь их неизвестна. Тогда курсанты, не дождавшись погрузки продовольствия, которое ещё подвозилось, категорически потребовали от командования курсов и ж. д. администрации немедленного отправления эшелона без продовольствия (из-за этого нам пришлось три дня голодать). У всех на устах стоял один вопрос «а вдруг прибудем поздно»? «Но тогда жестоко отомстим», таков был единодушный ответ. Наконец, эшелон отправился. По пути следования на станциях, носились разные слухи из довольно достоверных источников, что к повстанцам присоединились артиллерийские часта и они обладают крупными силами в 7-8.000 штыков, 12 орудий, 2 бронепоезда, 78 пулемётов и что с ними будет трудно справиться. К тому же они выбросили лозунг учредительного собрания и имеют широкую поддержку среди населения. Однако, для нас это не было новостью, мы раньше знали, что имеем дело не с восставшими красноармейцами, но с политическими врагами, т. е. контрреволюцией, организованной эсерами, бывшими золотопогонниками и т. д. Перед нами стоял только один вопрос, как бы не опоздать спасти наших товарищей, а сила противника вам не страшна была. С нами в эшелоне были также две роты 72 полка в числе 300 человек, которые довольно легко поддавались всяким обывательским слухам, и нам приходилось посредством агитации и угрозы держать их в своих руках. Медленность продвижения эшелона или малейшие остановки на станциях заставляли нас нервничать, ибо мы боялись опоздания. Наконец, к вечеру приехали на ст. Уза там разгрузились. Уза представляла собой в то время настоящий военный лагерь, кругом вокзала горят костры, масса серых солдатских шинелей, ружья в козлах, выгружают артиллерию, пулемёты. Командование курсов приняло командование всеми вооружёнными силами Жлобинской группы, были заняты окружающие деревни, выставлены дозоры, караулы по всем правилам фронта. Быт отдан приказ быть готовыми с рассветом пойти в наступление. Утром нашим командованием были посланы парламентёры к противнику с предложением сдаться без боя (парламент был составлен интернациональный — один еврей, один русский, дан поляк). Они с белым флагом отправились по ж. д. пути в Гомель но ожидать их прихода нам не пришлось. Около 8-ми часов утра мы услышали артиллерийскую стрельбу наша разведка нам донесла, что со стороны Новобелицы наступают Брянские отряды, был отдан приказ немедленно выступить. Мы двинулись вдоль железнодорожного пути по направлению к разъезду Костюковка. Дойдя до того места, где шоссе пересекает железную дорогу, мы соединились с Бобруйскими отрядами, которые вошли в наше подчинение и каждая из наших частей была разбита на группы и получила определённые задания. Артиллерия двигалась прямо на Гомель и получила задачу: не доходя трёх верст до Гомеля, по Могилёвскому шоссе, стать на позицию и начать обстреливать Полесский вокзал, дабы вызвать переполох среди повстанцев, которые сконцентрировали свои эшелоны на Полесском вокзале. Это задание не было выполнено вследствие контрреволюционности некоторых лиц командного состава артиллерии, что после и выяснилось, и некоторые из них были арестованы.
Нашему взводу курсов, в котором находился и я, было дано заданно обойти Гомель с правой стороны через деревню Прудок, держать направление да кирпичный Брилёвский завод и занять Гомель Полесскую. Наш 3-й взвод в количестве 16 человек, зная, что на Полесском вокзале сконцентрированы главные силы повстанцев, и видя трудности выполнения этого задания, без всякого ропота и страха двинулся вперёд для выполнения этой операции, в каждый из нас гордился, что нам первым придётся вступить в бой с противником. Проходя через деревню Прудок, мы наткнулись на трёх конных разведчиков противника, которые были взяты нами в плен. Кругом в деревнях бродили тёмные личности, которые вели агитацию среди крестьян за поддержку Стрекопытовской власти, которая выбросила лозунг учредительного собрания, и некоторые крестьяне ушли в Гомель для принятия участия в грабежах и погромах. Наши главные силы шли сзади нас па расстоянии 1 версты, наш дозор, подойдя на расстоянии 800 саженей до Полесского вокзала, был встречен довольно сильным пулемётным и ружейным огнём противника, который будучи пьян, не жалея патронов, засыпал нас целым градом пуль из 12 пулемётов, установленных на водокачке и хлебных бараках. Наш дозор, не смущаясь, рассыпался в цепь и начал обстреливать метким огнём наступающую цепь противника в количество 200 человек. Наше положение было незавидное, ввиду того, что был март месяц и земля была мёрзлая. Не имея при себе никаких шанцевых инструментов и находясь на возвышенности горы, — мы служили хорошей мишенью для противника. Но всё-таки ни у кого из нас и не было мысли об отступлении без приказа начальника боевого участка.
Противник тем временем начал обходить наш дозор с флангов, и мы были взяты под перекрёстный огонь. Ещё 10 минут, и весь наш дозор оказался бы в плену, но нами был получен приказ отступить, и влиться в нашу цепь, которая подходила в это время к месту боя. 14 из нас успели отступись, а двое не успели, и на месте были зверски изуродованы противником: их трупы были нами найдены назавтра при занятии Гомеля. Эти два товарища Тектинский и Раскин оказались жертвами, с нашей стороны при ликвидации этого восстания, а назавтра же мы узнали, что у нас была ещё третья жертва: это доброволец, который поехал с нами из Могилёва, тов. Ратнер и который был разорван шрапнелью противника во время движений артиллерии на позиции. Тов. Ратнер был послан для прикрытия артиллерии. Тем временем подошли наши цепи, были установлены пулемёты с нашей стороны, и бой разгорался по всему участку. Противник вынужден был отступить к эшелонам. Дальше повести наступление на вокзал ночью наше командование не решилось, ввиду потери связи с правой и с левой стороны с другими действующими частями. К тому-же, те две роты 71-го полка, которые были влиты в нашу цепь, отказались наступать и даже решали пойти в Гомель, для сдачи противнику. Нам стало ясно, что на них надеяться опасно, и они были нами взяты под особый надзор. Мы остались ночевать в Врилёвских кирпичных заводах, выпустили дозоры и секреты и с рассветом решили повести решительное наступление. Ночью разведка нам донесла, что противник отступает на Речицу и нам стало известно, что батальон Могилёвской губчека, который наступал с правой стороны и получил задание обойти Гомель и взорвать мост в 6-ти верстах от Гомеля на Речицу, вследствие каких-то невыясненных причин этого не выполнил, и противник отступил на Речицу. С рассветом наша разведка в числе 18-ти человек ворвалась на Полесскую станцию и там успела задержать последний эшелон противника, стоявшего на парах. Рассыпавшись в цепь с криком «сдавай оружие» мы обезоружили испуганных повстанцев и освободили два вагона с пленными красноармейцами которых противник хотел увести с собой. Вооружив бывших пленников, мы приказали нм охранять повстанцев, а сами ворвались на ст. Гомель Полесская. В телеграфе в то время находился комендант по станции некий матрос, который сначала принял нас за своих, но вскоре, увидев на наших фуражках красноармейские значки, выхватил бомбу и бросился на нас. Ещё секунда, и наша разведка вместе с находившимися на телеграфе железнодорожными служащими были бы взорваны. Но метким выстрелом одного из наших курсантов матрос был на месте убит, бомба была выхвачена из его рук и разряжена. Разоружив находившихся в телеграфе повстанцев, мы отправились по пути для выставления постов и дозоров и случайно наткнулась на целую груду изуродованных до неузнаваемости трупов. Их было кажется, 18-20 и нам стало ясно, что мы опоздали, в этих трупах оказались лучшие представители Гомельского пролетариата и нашей партии — тов. Ланге, Комиссаров, Билецкий и другие.
Но совершившие это гнусное преступление не остались безнаказанными. Через две недели после ликвидации восстания, я был вызван в Могилёв на заседание военно-полевого трибунала 16-й армии, где главным участникам этого восстания в числе 62 человек — большинство комсостава был вынесен смертный приговор, который был приведён в исполнение в течение 24 часов.
В то же время подошли наши главные силы и мы начали восстанавливать порядок в районе Полесского вокзала. Часть железнодорожников, которые принимали более активное участие в этом восстании, чем сами повстанцы, и окружающие крестьяне воспользовались отсутствием власти и, начали громить бараки с военным имуществом, а также еврейские квартиры. На наше приказание громилам оставить награбленное, они не подчинились, и мы вынуждены были дать залп. 4-5 мародеров были на месте убиты, и это отрезвило остальных. Тем временем с Белицкой стороны в город вошли Брянские отряды, порядок и Советская власть были установлены. Испуганные обыватели, которые запёрлись в своих домах и в течение 3-4-х дней боялись выходить на улицу, при входе наших войск вышли и с радостью встречали наши части. Это послужило для них уроком впредь не надеяться на власть учредилки. Повстанцы тем временем, отступая на Калинковичи, были встречены снятыми с фронта частями кавалерийского эскадрона и другими частями дивизии. Из Гомеля вдогонку были направлены Могилёвский батальон ВЧК, бронепоезд и другие части. В течение, нескольких дней восстание было ликвидировано полностью, часть восставших перешла на сторону противника и некоторые из них до сих пор находятся в Польше, а большинство же было задержано, и главари их понесли наказание от революционной пролетарской руки. Полки были обезоружены и расформированы.
Во время моего присутствия в заседании суда по делу повстанцев выяснилось неправота тех, которые говорят, что корнем этого восстания являлось расквартирование красноармейцев на обывательских квартирах и необеспеченность их в экономически-бытовом отношении и это будто бы вызвало уход с фронта. Здесь были гораздо более глубокие корни; здесь был заговор руководителя этого восстания — Стрекопытова и других лиц командного состава из бывших офицеров, под руководством Савинкова и других белогвардейцев, в сотрудничества со штабом Петлюры и белополяков. Красноармейцы являлись лишь послушным орудием в руках этой кучки золотопогонников, в чём некоторые из них сознались во время суда. Отсутствие же твёрдого направления и слабость политического состава полков содействовали этому восстанию; и Гомельскому пролетариату пришлось уплатить за это лучшими представителями нашей партии и борцов за идею коммунизма.
И. Шифрин, (красноармеец)
Редактор-Издатель: Гомельский Губком Р. К. П.